На что надеялся князь Дмитрий Иванович вместе со своими полководцами, предоставляя главную роль в битве состоящему в своей основе из пеших ополченцев Большому полку? Ведь, как говорит пословица, «пеший конному не товарищ», в нашем случае — не соперник. В средние века в Западной Европе наступать пешей ратью на конное войско вообще считалось невозможным, да так оно и было. В обороне пехота, теоретически, еще как-то могла противостоять коннице, но практически и это было почти нереально.
Крупнейший военный историк Ганс Дельбрюк на основании всех изученных западноевропейских битв делает окончательный вывод: «Вообще же функции сплоченной массы пехоты как в стрелковом и смешанном бою, так и в пассивной обороне ограничиваются рамками вспомогательного рода войск». Обычно же пешая рать бросалась врассыпную, едва завидев всадников. В уставе ордена Тамплиеров прямо было сказано, что пешим кнехтам не по силам противостоять конному противнику, и потому им не возбраняется спасаться бегством.
Тогда почему то, что было невозможным для Европы, русские полководцы сделали ключевым фактором в Куликовской битве? Или русские крестьяне-пешцы, как их тогда называли, были в бою во много раз «круче» европейских?
Именно что были. Но не потому, что обладали особыми воинскими умениями или у них было особое оружие (какое там! — топоры на коротких древках да рогатины, обитые железом). Просто у русских, когда они знали, за что воевали, появлялось особое воинское качество — стойкость. И тогда в бою русские полки стояли, не сдвигаясь ни на шаг, даже если их издали расстреливали дальнобойные татарские луки. И упорно, насмерть держались, когда на них, с визгом и свистом сабель, налетала неудержимая татарская конница.
Вот именно на то, что народная рать своим сопротивлением истощит силу татарской конницы, что Большой полк любой ценой удержит строй, и надеялись русские полководцы, выстраивая стратегический план битвы.
Да, фактически они обдуманно обрекали ополчение на почти полное истребление. Но в случае победы эта жертва приобретала высочайший смысл. Себя князья тоже не жалели. Князь Дмитрий со своей дружиной стал в центре Большого полка и, в отличие от Мамая, ставка которого была на Красном холме (в 6–7 километрах от передовой), тоже приносил себя в жертву. Причем делал это сознательно.
— Княже, — убеждали его воеводы, — не становись впереди биться, но стань сзади, или на крыле, или где-нибудь в другом месте!
— Да как же, — отвечал Дмитрий Иванович, — я стану сзади и скрою лицо свое? Не могу я так сделать, но хочу прежде всех начать и прежде всех голову положить, чтобы прочие, видя мое дерзновение, так же сотворили со многим усердием!
Монголо-татары не спешили строиться к битве, так как Мамай с часу на час ожидал прихода союзников — литовского войска Ольгерда и, возможно, войска рязанского князя Олега. Для русских же было критически важно начать битву. Поэтому, как только рассеялся туман, Сторожевой полк, в который направился и князь Дмитрий, первым ударил по ордынцам, смял их передовой полк и заставил отступить к главным силам. Мамай был вынужден начать сражение, так и не дождавшись союзников.
Пока монголы строились в боевой порядок, князь Дмитрий вернулся в Большой полк и перед лицом всего войска передал свои доспехи и коня ближнему боярину и другу детства Михаилу Андреевичу Бренко. Сам же Дмитрий оделся простым воином и стал в общий строй. Тем самым он показал всем русским воинам, что он, как и каждый из них, примет безвестную гибель, что он разделит участь этих десятков тысяч пахарей, ремесленников, купцов и солдат.
Перед началом битвы произошло сражение богатырей, за которым, затаив дыхание, следили оба войска: победа или поражение в этом поединке рассматривались как символическое предсказание исхода битвы. От русских выехал воин-инок Пересвет, от татар — богатырь Челубей. Воины разогнали коней и ударили друг друга копьями. Оба пали замертво — исход предстоящей битвы был неопределенен.
Татаро-монгольское войско двинулось на русскую рать. Поскольку для охвата русских флангов места катастрофически не хватало (всего-то 4–5 километров по фронту), татарская конница развернулась для лобового удара по пехотинцам Передового и Большого полка. Началась ожесточенная сеча, длившаяся более двух часов. Перелома не было: русская пехота упорно держалась, но и татары, налетая лава за лавой, фронтальными ударами ожесточенно взламывали линию нашей обороны. Плотность атаки, судя по описанию в летописи, была невероятно высокой: «И тако сступишася обе силы великие на бой, и бысть брань крепка и сеча зла зело, и лиашеся кровь, аки вода, и падоша мертвых множество бесчислено от обоих сил».
Правый фланг, частично прикрытый оврагом, оказался наиболее устойчивым, а вот положение в центре к третьему часу сражения стало значительно хуже. Главные силы татар изо всех сил рвались к темно-красному (черемного цвета) великокняжескому знамени с изображением Спаса Нерукотворного. Дело в том, что с давних времен знамя командующего являлось самым главным призом для противника. Поэтому полководец всегда рисковал, находясь рядом со своим знаменем, — он был виден всей неприятельской армии, и каждый ее воин мечтал убить или пленить его, в крайнем случае, «подсечь» знамя, что означало неминуемое поражение армии.
В ходе сражения вокруг знамени погиб Михаил Андреевич Бренко, которого ордынцы приняли за великого князя. Вслед за ним командование Большим полком принял окольничий Тимофей Васильевич Волуй, тоже вскоре погибший. И лишь третьему командующему князю Глебу Друцкому удалось восстановить положение.
Мамай бросает в бой генуэзскую пехоту, но и она разбивается о стойкость русских полков. Тем не менее, положение ухудшается, и тогда русские командиры вводят в дело весь резерв, за исключением Засадного полка. С этого момента маневрировать силами на поле стало крайне затруднительно — две армии оказались стиснуты в замкнутом пространстве, причем, сужающемся в сторону русских полков. Татары, наступая, стесняют сами себя, ломают строй, лишаются возможности ударить превосходящими силами.
Только на этом этапе боя становится понятной вся гениальность замысла русских полководцев — в узком горлышке между сходящимися реками русские полки становятся предельно устойчивыми, а татарская конница теряет свои стратегические преимущества: «... от великие тесноты задыхахуся, яко немощно бо вместитися на поле Куликове, множества ради сил сошедшеся».
Сам великий князь в ходе боя потерял двух коней, погибли все охранявшие его дружинники. Очевидец боя, князь Стефан Новосильский видел, как пеший князь Дмитрий бился среди множества трупов — один против трех ордынцев. Новосильский пришел ему на помощь и убил одного из врагов, но и сам был сбит с коня. Уже после битвы Дмитрия Ивановича нашли без сознания в залитых кровью и помятых доспехах, но без единой раны.
Между тем, ордынцам удалось потеснить русскую рать на левом фланге — возможно, они обошли овраги верховья реки Смолки и вышли русским во фланг. Сильно поредевший полк левой руки стал откатываться назад, открывая стоящий в центре Большой полк для флангового удара татар. Навстречу им устремляется конный резерв Дмитрия Ольгердовича и спасает пехотинцев от немедленного разгрома. Однако положение остается критическим: «И уже осмому часу изшедшу и девятому наставши, всюду татарове одолевающе».
Возникает мысль: а не был ли и этот драматический поворот в битве — отступление полка левой руки и открытие фланга Большого полка — предусмотрен первоначальным стратегическим планом? Иначе русские же войска помешали бы ввести в дело Засадный полк. Во всяком случае, именно разгром левого крыла русских войск создал момент для введения в бой скрытого резерва. Причем, для полностью завязших в русских пехотных порядках татар этот неожиданный удар становился фатальным.
Между тем, стоящий в дубраве в течение всей битвы Засадный полк уже роптал — воины рвались в бой, видя смерть товарищей. Даже князь Владимир Андреевич Серпуховской призывал Дмитрия Михайловича Боброка немедленно ударить по врагам: «Что, брате, пользы от нашего стояния? Кому убо нам помощи? Уже убо вси полки христианские мертвыми лежат!». Но Дмитрий Михайлович сдерживал всех своих соратников, и даже отдал особый приказ: «Да никто не изыдет на брань, ибо возбраняет нас господь».
Неимоверное хладнокровие и выдержка Боброка помогли ударить именно в нужный момент. На девятом часу битвы стало очевидно, что Мамай ввел в сражение все свои силы без остатка. К тому же вдруг поменялся ветер, до того дувший в лицо Засадному полку. Тогда-то Боброк и сказал всему полку: «Господине, и отцы, и братие, и чада, и друзи! Подвизайтеся, время нам благо прииде, сила бо святого духа помогает нам!».
Более удачного момента для внезапной атаки трудно было представить. Отборная русская кавалерия, закаленные в боях воины, развернув строй для атаки, «с яростью и ревностью» ударили на врага. Одновременный удар тяжеловооруженной конницы вообще страшен, а вдобавок воины Большого полка, увидев поддержку своей конницы, сами ударили навстречу. Ордынские отряды, прорвавшиеся в тыл русского войска, были просто сметены ударом с двух сторон.
Началось всеобщее отступление: «И побегоша татарскии полци, а христианскии полци за ними гоняюще, бьюще и секоше». Попытки мамаевых полководцев организовать сопротивление ни к чему не привели. Бегство было повальным и неудержимым. Сам Мамай с отрядом личной охраны бежал чуть ли не первым. Воодушевленная успехом русская конница гнала бегущего противника до реки Мечи (а это около 50 км) и прекратила преследование лишь из-за того, что были измотаны кони.
Потери ордынцев были ужасающими. Летописи сообщают: «бежащих татар безчисленное множество избиено бысть». Точные потери русских неизвестны. Историк В. Н. Татищев предполагает, что общие потери русского войска составили около 20 тысяч воинов — число огромное. Из 44 князей, участвовавших в Куликовской битве, погибли 24, а согласно так называемому боярскому списку потерь, командный состав потерял убитыми около 800 человек.
Так в чем же был высший смысл Куликовской битвы, если известно, что ровно через два года Руси вновь пришлось выдержать нашествие Тохтамыша, пришедшего к власти в Орде после смерти Мамая? Вновь русские князья жаловались друг на друга ордынским ханам, и строили козни, и вели раздоры. И даже авторитет Дмитрия Донского не позволил организовать совместный отпор татарам, ибо «уразумев во князях и в боярах своих разньство и распрю, еще же и оскудение воинства».
Да, иго не закончилось после битвы и формально продолжалось еще сто лет. Но Куликово поле показало, что Русь — это тот вассал, которого лучше без особой нужды не трогать. У Руси появился особый статус — она больше не терпела насильственного подчинения и без собственного добровольного желания не выполняла ни одного требования Орды. Даже золотым ярлыком ханы почти не владели — им распоряжались московские князья. Да и сама Золотая Орда, поглощенная непрекращающимися внутренними раздорами, вскоре распалась на несколько частей: на Казанское, Астраханское, Сибирское, Крымское ханства и Ногайскую Орду. Вопрос о падении ига стал вопросом времени, точнее, вопросом того, как скоро объединится сама Русь.
Что же касается военного значения Куликовской битвы, то она, используя известное выражение, развеяла миф о непобедимости и военном превосходстве Золотой Орды. Ни одна армия мира: ни китайская, ни арабская, ни персидская, ни рыцарская западноевропейская — не смогла до тех пор в крупном сражении победить монголо-татарское войско.
Только русская.