Передо мной книга, написанная одним из классиков марксизма-ленинизма, другом и соратником Карла Маркса Фридрихом Энгельсом. Энгельс — это даже не Лафарг. Это фактически второе «я» Карла Маркса. И, хотя это второе «я», конечно, вторично по отношению к самому Марксу, хотя Энгельс, развивая марксизм, многое в нем переиначил на свой лад и многое исказил, не будучи, как Маркс, гениальным философом, всё же вряд ли кто-то осмелится сказать, что ключевые труды Энгельса не представляют собой классический, канонический марксизм.
Тем, кто думает иначе и впаривает другим под видом классического марксизма эту свою антиэнгельсовскую точку зрения, надо бы знать о том, что в Советском Союзе на стенах официальных заведений висело три портрета — Маркса, Энгельса и Ленина.
Итак, передо мной книга Энгельса, классический образчик марксизма. Эта книга называется «Крестьянская война в Германии». Книга была написана летом 1850 года после поражения революции 1848–1849 годов.
Европейские революции 1848–1849 годов назывались «Весна народов». Эти революции носили антифеодальный, национально-освободительный характер. Начались они выступлением 12 января 1848 года на Сицилии.
За этим выступлением последовала революция во Франции. Французы требовали новых гражданских прав и свобод. 24 февраля 1848 года от престола отрекся относительно либеральный, но не желавший окончательно сдавать монархические позиции король Луи-Филипп I, и была провозглашена Вторая республика. Луи-Филипп сбежал. У власти находилось временное правительство. В течение 1848 года президентом республики был избран принц Луи Наполеон Бонапарт, племянник Наполеона I, которого Карл Маркс называл маленьким племянником большого дяди. Этот маленький племянник 2 декабря 1852 года провозгласил себя императором под именем Наполеона III. На этом закончилась Вторая республика во Франции, где революционный подъем был всё же достаточно длительным.
В других государствах — Италии, Германии, включая Австрию, и т. п. — подъем был менее длительным. И вслед за ним последовал еще более сокрушительный разгром революции. А. И. Герцен после ее поражения утверждал, что эта «революция, побитая во всех точках», уступила «всё приобретенное с 1789 года». То есть с эпохи Великой Французской буржуазной революции.
Карл Маркс и Фридрих Энгельс участвовали в обсуждаемой нами революции, остро переживали ее фиаско. В сущности, книга Энгельса написана не только по следам революции, но и с явной целью защитить революционную немецкую традицию, не дать антиреволюционным силам убедить немецкую общественность в том, что немецкость и революционность — «две вещи несовместные».
В предисловии к книге Энгельс пишет: «Немецкий народ также имеет свою революционную традицию. Было время, когда Германия выдвигала личности, которые можно поставить рядом с лучшими революционными деятелями других стран, когда немецкий народ проявлял такую выдержку и развивал такую энергию, которые у централизованной нации привели бы к самым блестящим результатам, когда у немецких крестьян и плебеев зарождались идеи и планы, которые достаточно часто приводят в содрогание и ужас их потомков».
С предельной яркостью и определенностью заявив о цели, которая побудила его к написанию этой книги, Энгельс далее говорит о том, как соотносятся в его понимании дела давно минувших дней, каковыми является крестьянская война в Германии и нынешняя актуальная политика, вне связи с которой он, Энгельс, никаких книг писать бы не стал. Ибо является не историком, а политиком, занимающимся историей с очень определенными политическими революционными целями.
«В противовес временной апатии, наступившей почти повсюду после двух лет борьбы (Энгельс имеет в виду обсужденную нами революцию 1848–1849 годов — С.К.), пора снова показать немецкому народу неладно скроенные, но крепко сшитые фигуры Великой крестьянской войны. С того времени протекло три столетия и многое изменилось; и всё же крестьянская война вовсе не так далека от наших современных битв, и противники, с которыми приходится сражаться, большей частью те же самые. Те классы и части классов, которые всюду предавали революцию в 1848 и 1849 гг., мы встречаем — правда на более низкой ступени развития — в качестве предателей уже в 1525 году».
Кратко описав во введении как цель исследования, так и степень его политической актуальности, Энгельс далее развернуто обсуждает то, что нас больше всего интересует, — вопрос о роли религии в революции.
Анализируя германское духовенство времен Великой крестьянской войны, Энгельс констатирует, что тогдашнее духовенство «распадалось на два совершенно различных класса. Аристократический класс составляла духовная феодальная иерархия: епископы и архиепископы, аббаты, приоры и прочие прелаты. Эти высшие сановники церкви либо сами были имперскими князьями, либо же в качестве феодалов, подчинявшихся верховной власти других князей, владели обширными пространствами земли с многочисленным крепостным и зависимым населением. Они не только эксплуатировали своих подданных так же беспощадно, как дворянство и князья, но действовали еще более бесстыдно. <...>
На этих прелатах и их бесчисленной, с усилением политических и религиозных гонений всё возраставшей, жандармерии из монахов и была сосредоточена ненависть к попам не только народа, но и дворянства».
Описав этот реакционный антиреволюционный, антинародный класс духовенства, Энгельс далее начинает говорить о совершенно другом классе того же духовенства. Он называет этот второй класс духовенства его «плебейской частью». Характеризуя этот второй класс, Энгельс пишет: «Плебейская часть духовенства состояла из сельских и городских священников. Они стояли вне феодальной иерархии церкви и не имели доли в ее богатствах. Их деятельность контролировалась сравнительно мало и, несмотря на всю свою важность для церкви, была в тот момент гораздо менее необходимой, чем полицейская служба монахов, находившихся на казарменном положении. Поэтому они оплачивались гораздо хуже, и их бенефиции были большей частью очень скудны. Им, как выходцам из бюргерства или плебса, были достаточно близки условия жизни массы, и потому, несмотря на свое духовное звание, они разделяли настроения бюргеров и плебеев».
Описав интересы этого второго класса духовенства, Энгельс далее говорит нечто весьма существенное для нас о роли этого второго класса духовенства в революции, деятелями которой он восхищается, которую он приводит в пример своим современникам, на примере которой он отстаивает право Германии считать себя страной с революционной традицией. Вот что он пишет о роли этого второго класса в революции: «Участие в движениях того времени, являвшееся для монахов исключением, для них (представителей второго, плебейского, класса духовенства — С.К.) было общим правилом. Из их рядов выходили теоретики и идеологи движения, и многие из них, выступив в качестве представителей плебеев и крестьян, окончили из-за этого свою жизнь на эшафоте».
Предлагаю читателю осмыслить эти тезисы Энгельса, ответив тем самым на ключевой вопрос о том, всегда ли классический марксизм-ленинизм характеризует духовенство как треклятых попов, стоящих на стороне реакции и потчующих свою паству неким религиозным опиумом.
Можно ли, прочитав хотя бы то, что я только что процитировал, ответить на этот вопрос «да, всегда»? Извините, Энгельс прямо говорит о том, что Великая крестьянская революция в Германии, являясь чуть ли не главным слагаемым немецкой революционной традиции, воспеваемой Энгельсом, могла состояться только потому, что второй класс духовенства породил теоретиков и идеологов этой революции. Ибо революция, как все мы понимаем, вообще невозможна без теоретиков и идеологов. И раз второй класс духовенства выдвинул их из своей среды, значит, этот второй класс, по сути, породил или, по крайней мере, оформил, что в высшей степени важно, великое народное благо — крестьянскую революцию. Мог ли этот класс духовенства сделать подобное, если бы он целиком состоял из производителей «опиума для народа»? Была ли порожденная духовенством и в высшей степени религиозная теория и идеология крестьянской революции «опиумом для народа»? Она была религиозной по своему содержанию революцией, не правда ли? Но если эта революция была религиозной по своему идеологическому содержанию и при этом благой, то, значит, это религиозное идеологическое содержание не было «опиумом для народа». Так ведь?
И напротив, это содержание, будучи религиозным, было революционным, а значит, благим.
Итак, мы устанавливаем следующее:
-
Сам Карл Маркс много раз высказывает свое восхищение Прометеем, который, между прочим, титан, то есть бог (двоюродный брат Зевса, как-никак). Почему бы ему не проклясть прометеизм как поповщину? Но он ведь не проклинает, а восхваляет прометеизм.
-
Это отношение Маркса развивает невероятно близкий к нему Лафарг. А также Томсон, который, будучи абсолютным советским марксистом, большим авторитетом для СССР, прямо говорит о революционной роли орфиков и многих других. А не о том, что орфизм — «опиум для народа».
-
Сам Карл Маркс восхваляет религиозного деятеля Лютера, которого он должен был бы именовать одним из основных производителей этого самого «опиума для народа». Что он говорит о Лютере вместо этого? Напоминаю читателю то, что уже приводил выше. Маркс говорит о Лютере: «Революционное прошлое Германии теоретично, это — реформация. Как тогда революция началась в мозгу монаха, так теперь она начинается в мозгу философа». Так что давайте будем честными. Осуждая Лютера за уклонение от революционности, Маркс фактически именует себя новым Лютером, так ведь? Ясно, в мозгу у какого философа теперь зарождается революция — философа этого зовут Карл Маркс. Так ведь?
-
Фридрих Энгельс, ближайший сподвижник Карла Маркса, продолжатель дела Маркса, хранитель и оформитель его наследия, восхваляет второй класс немецкого средневекового духовенства за то, что он создал религиозную теорию и идеологию, вдохновившую немецкие низы на Великую крестьянскую войну. Более того, Энгельс говорит не только о теоретической и идеологической роли этого класса (подчеркиваю — класса) немецкого духовенства. Ибо представители этого класса не только оформляли идеологию и теорию, они еще всходили на эшафот за свое участие в той благодетельной и судьбоносной для Германии революции, каковой, по мнению Энгельса, была Великая крестьянская война в Германии.
Свой манифест Мюнцер опубликовал в Праге на чешском, немецком и латинском языке. Вернувшись в Германию, он возглавил одно из восстаний в рамках обсуждаемой нами крестьянской войны. Руководя восстанием в Тюрингии в 1525 году, Мюнцер составил свою программу «Статейное письмо», в которой проповедовал коммунизм. Лютер потребовал казни Мюнцера. Его отряд был разгромлен 15 мая 1525 года. Мюнцера пытали и казнили 27 мая 1525 года.
Энгельс пишет о Мюнцере: «Лишь в Тюрингии под непосредственным влиянием Мюнцера и в некоторых других местах под влиянием его учеников плебейская часть городов была настолько увлечена общей революционной бурей, что зачаточный пролетарский элемент получил в ней кратковременный перевес над всеми остальными группами, участвовавшими в движении. Этот эпизод, составляющий кульминационный пункт всей крестьянской войны и разыгравшийся вокруг самой величественной ее фигуры, вокруг Томаса Мюнцера, является в то же время и самым кратким».
Ну и как, господа, а также товарищи? Свидетельствует ли данная оценка Мюнцера о том, что эта величественная, по мнению Энгельса, фигура, с которой связана кульминация благой, по мнению Энгельса, Крестьянской войны, является производителем «опиума для народа»? Не кажется ли вам, что знакомство с настоящими текстами, входящими в корпус классического марксизма-ленинизма, а не с идиотскими хрестоматиями позднесоветских обществоведов, не оставляет камня на камне от подобной оценки великих революционно-религиозных деятелей, восхищавших классиков марксизма?
(Продолжение следует.)